Земля за Туманом - Страница 15

И все же речь казалась знакомой. Почему? Откуда?

Осенило внезапно. Прозрение пришло — как обухом по голове. Такое прозрение, что Лукьянычу вдруг сделалось не по себе.

В далекой-предалекой молодости ему довелось проучиться пару-тройку лет на филфаке. Заочно. Пока не выперли в шею. Однако курс древнерусского языка пройти он успел. Ох и намучился же тогда на сессиях. Думал, забылось все, ан нет: память выковыривала откуда-то из темных закутков значение позабытых слов. Но ведь древнерусский — он же, мать его налево, того… «древне»… Кто ж на нем теперь-то разговаривать станет?!

Тот, кто в кольчугу обрядился, тот и станет, — сам себе ответил Лукьяныч.

В голове царил полный бардак. Словно дрянной бормотухи обпился. А вопросы все сыпались и сыпались.

Переводчик был усерден и терпелив. Старался изо всех сил, помогая себе руками, яростно жестикулируя, рисуя палочкой на земле то, о чем спрашивал.

Китайцы тоже умели ждать. Они не мешали и не торопили. Только одноглазый калека порой задавал вопросы, которые с грехом пополам втолковывал Лукьянычу переводчик.

Молодой азиат с реденькими усиками нетерпеливо ворошил угли в костре.

Лукьяныч как мог отвечал на вопросы. Допрос длился долго и был утомителен. Обессиленного Лукьяныча выволокли из шатра уже под утро.

Глава 7

— С пленника глаз не спускать, — велел Субудэй. — Далаан, пусть его стерегут твои воины. Сам останься. Я хочу, чтобы ты тоже знал, что творится за Туманом. Возможно, тебе придется там побывать снова. Так что садись и слушай.

Далаан кивнул, отступил в сторону и назад. Опустился на землю у входного полога. Замер, стараясь не мешать. Обратился в слух.

Субудэй повернулся к Плоскине:

— Говори, что удалось выяснить. К какому народу принадлежит пленник? Он урус?

Бродник поскреб в затылке:

— Нет, он не русич, это я могу сказать точно. Русского языка не разумеет. То есть вроде бы и понимает, но едва-едва. Лучше бы уж не понимал вовсе, а то намучился я с ним шибко. Однако земли, на которых живет, именует Русией. Да и имя у него похоже на наше. Лука зовется. Лука Ныч.

— Русия, значит? — задумался Субудэй. — А он, выходит, русин.

— Выходит так, воевода, — согласился Плоскиня.

— Этот Лука-аныч шаман? — сверкнул глазом Субудэй. — Колдун?

— Говорит, что нет.

Старый монгол удовлетворенно кивнул:

— Бэлэг тоже утверждает, что не чувствуют в нем колдовства. К тому же русин слишком боится умереть, а по-настоящему сильному илбэчину неведом страх смерти. Смерть для сильного колдуна — лишь начало новой жизни, которая таит в себе еще больше возможностей, чем прежняя.

— Но как же самобеглая колесница, с которой русина сдернули арканом? — вмешался Джебе. — Что это, как не порождение демонической силы?

— Хороший вопрос. — Субудэй снова взглянул на переводчика-тайлбарлагча. — Правильный вопрос.

Бродник пожал плечами:

— Русин говорит, будто за Туманом много таких телег. И будто им не нужны лошади, потому что сила лошадей кроется в самих колесницах.

— Значит, все-таки колдовство?! — прищурился Джебе.

— Если верить пленнику, лошадиная сила заключена в повозки не колдовством, а мастерством.

— Чьим мастерством? — уточнил Субудэй.

— Ремесленных людей, — не очень уверенно ответил бродник.

— Разве есть на свете такие умельцы? — вновь вскинулся Джебе. — Пленный русин лжет. Священный Джасак велит карать лжецов смертью.

Плоскиня развел руками, обращаясь поочередно к Субудэю и Джебе:

— Прости, мудрый воевода, прости, пресветлый князь. Я говорю, что услышал и что понял из услышанного. И как понял. Пленник утверждает, что железную колесницу приводит в действие огонь, горящий внутри.

— Так не бывает! — Джебе вскочил на ноги и ударил кулаком по воздуху. — Такого не может быть! Это невозможно!

— Маловероятно, я бы сказал так. — Субудэй задумчиво смотрел в багровые угли. — Но вспомни, Джебе, цзиньские пороховые стрелы-хоцзян. Они летят дальше пущенной из лука стрелы, потому что их тоже толкает сила огня и дыма. Вспомни, как поначалу мы принимали эти огненные стрелы за плевки демонов, а позже сами использовали гремучий порошок, которым снаряжают хоцзян, для разрушения цзиньских стен.

Джебе умолк и вновь сел к огню. Субудэй продолжил:

— Что Лука-аныч делал среди ночи в полях высокой пшеницы? Охранял ее?

— Нет, он ее крал, — ответил бродник.

Субудэй неодобрительно покачал головой:

— Этот старик вор? Беглый раб? Недостойный изгой достойного рода?

— Нет, он свободен, и его никто никуда не изгонял.

— Тогда почему он тайком крадет не принадлежащее ему зерно? В Джасаке нашего Великого хана сказано, что воровство должно жестоко караться. Здесь другие законы?

— Пленник сказал, что ему не хватает пищи.

— Вот как? — Субудэй свел брови. — Русины, владеющие бескрайними полями высокой пшеницы, не способны накормить стариков? Или их ханы вовсе не заботятся о благополучии своих людей? Или они настолько жадны и неразумны, что не довольствуются причитающейся им частью урожая, а забирают все и изобилие затуманных земель обращают лишь себе на пользу?

— Этого я не знаю, воевода, — пожал плечами бродник. — Этого я не смог понять.

— Ладно, это беда русинов — не наша беда. Скажи лучше, не прячутся ли в землях за Туманом кипчаки? Что говорит об этом пленник?

— Он никогда не слышал о таком народе, хотя в Русии живет много разных племен.

— И кто же управляет русинскими племенами?